Нет ничего ценнее хлеба…

Фото: Музей обороны и блокады Ленинграда https://vk.com/blockademuseum

Раз слово касается хлеба, начну с этого. Колхоз не давал работникам ни денег, ни зерна. Просто не было понятия «зарплата». За выход на работу, за выполненный объём работы ставили «трудодень», который колхозники называли «палки», зная, что бригадир или учётчик ставил в своей тетради палочки. За эти палочки ничего не давали, но они нужны были начальству: с учётом возраста, выполняемой работы и состояния здоровья давали годовой план выработки «минимума трудодней». Не выполнивших план наказывали, даже отправляли работать на «стройки коммунизма». Оттуда мало кто возвращался.

Осенью и зимой питались картошкой, летом помогали съедобные травы. Голод особенно душил весной. Единственная еда – картошка – на исходе, под полом – семенной запас, его сажаем, разделяя каждую картофелину на несколько частей, чтобы хватило на весь участок.

После схода снега многие выходили на «весеннюю уборку» картофеля на колхозное поле. Сажали много – по данному сверху плану, осенью убирать без потерь не хватает сил. Начинаются холода, снег с дождём. Немного находили перезимовавшую гнилую картошку и на своём огороде.

Такую картошку превращали в подобие фарша, жарили на сковороде как котлеты – конечно, они были «паровые», масла не было.

Соседский подросток где-то нашёл и наладил старую машинку, которая была удобна для измельчения такой картошки. Она у нас так и называлась – «Машинка для гнилой картошки». Уже став взрослым, я узнал, что это была мясорубка.

Летом спасали от голодной смерти семена лебеды. Много было вокруг деревни заброшенных полей, там она и росла. Из этих семян делали что-то вроде лепёшек и жарили. После такой еды обязательно нужно было выпить хотя бы немного молока. Без этого они вызывают рвоту – семена лебеды ядовиты. Кстати, ни воробьи, ни другие птицы их не едят.

Недавно варил овсяную кашу и почувствовал знакомый с детства запах. Мы я - кипятили в казане овсяную мякину. Она оставалась в поле после того, как стог соломы увезут на колхозную ферму на корм скоту. Получается светло-жёлтая жидкость, её процеживали через сито. Этот напиток называли «кисель», пили, добавляя немного молока. Я его не любил, потому что когда пьёшь, оставшиеся кусочки мякины щекочут горло.

Выручала корова – наша кормилица. Старались правдами и неправдами заготавливать корма. Но на одном молоке не проживёшь, тем более часть молока сдавали (не продавали!) государству. Старались этот план выполнять, сдавая масло, тогда себе остаётся сепарированное, обезжиренное молоко.

Мы, шести-семилетние дети войны, не сидели сложа руки: заготавливали сено для коровы и коз, пасли гусей, выполняли посильную колхозную работу. Да мы просто и не знали, что может быть другая жизнь, когда радуешься не только новой заплатке на штанишках. Находили время и для шалости. Дети же. Несколько случаев из своей жизни хочу рассказать.

Был тёплый солнечный день. Мы, несколько мальчишек нашей улицы, купались в пруду. Потом парни постарше собрались идти на ржаное поле. Кто-то им сказал, что зелёные зёрна уже нежидкие. Словом, самые сладкие.

Пошли, за ними увязался и я. Видим, полевая охранница побежала отгонять гусей, которые, тоже искупавшись в пруду, шумно шагали к хлебному полю. Мы быстро, почти ползком зашли в ржаное поле и лёжа, по-гусиному тянули колоски вниз, зубами отрывали их и засовывали в «рваное место» кепки. Оно всегда играет роль кармана. Долго нельзя, быстро вернулись к пруду. И вот идём по улице, наивно полагая, что никто не догадывается, почему у нас кепки стали высокие.

Когда завершается весенний сев, освобождаются склады, где хранилось семенное зерно. Эти пустые амбары становятся местом игр в прятки. Я заметил, что в одном из складов пол сделан не очень плотно. Значит, под полом может быть зерно. Думаю, мыши не могли испортить, их там нет, бездомные кошки им не дают здесь жить.

С утра пораньше решил проверить. Хорошо, что с задней стороны есть возможность ползком зайти под пол. Было очень тесно, но пролез. Вот… Вот, есть! Всю пшеницу, сколько там было, вместе с пылью и мусором собрал в кепку и… Не могу ползти назад. Тесно. И доски пола держат, не гладкие. Дышать стало трудно. Хочется заплакать, но не могу. Когда немного покрутился, понял, что надо ползти головой вперёд. Развернулся, вышел и прослезился. Побежал домой, пока кто-то не заметил и не спросил: «Что это у тебя там?»

Я больше не повторил такого поступка. И родителям не признался.

Любопытные могут спросить: «А что дальше с этой пшеницей делали?»

Вынужден раскрыть секрет: у всех была ручная мельница, сделанная из двух чурбанов, зерно перетирали в крупу и даже в муку. Такие мельницы выставлены в каждом провинциальном музее. Но почему-то не говорят, откуда было у людей зерно. Брали, где плохо лежит, приносили на дне лаптей или карманов. Кого ловили, отправляли, как принято говорить, «в места не столь отдалённые». Голод и борьба за выживание были сильнее законов и морали.

В памяти – как осенью сорок пятого года участникам жатвы дали по несколько ложек муки свежего урожая. Из половины «премии» мама сварила суп, остальная часть осталась на дне лотка для муки. Я соблазнился запахом муки, замочил палец языком и попробовал. Вкусно! Ещё раз, ещё… Мама это заметила, не ругала, только заплакала, проклиная свою судьбу. И я заплакал, было обидно и стыдно за свой поступок. Мама долго успокаивала меня и простила. Но я сам себя не простил. Этот случай всю жизнь сопровождал меня как заноза на сердце.

Я нисколько не осуждаю тех, кто моложе нас и не может представить, как это было в тылу во время войны и в послевоенные годы. Мы, дети войны, старались как могли, чтобы детям и внукам не пришлось терпеть лишений, какие достались нам. Была такая шутка: «Нам надо довести внуков до их пенсии».

Когда меня спрашивают из вежливости, как это я так хорошо сохранился, в шутку говорю, что занимался лечебным голоданием – почти до двадцати лет досыта не ел. Первый раз попробовал хлеб в сорок седьмом году, когда учился в первом классе. После первомайской демонстрации всем детям дали по ломтику хлеба размером в папину руку. Я, конечно, не стал его есть, понюхал и, спрятав под рубашку, побежал домой, чтобы поделиться радостью и хлебом с домочадцами.

Если кто-то из молодых не знает нашу историю и не умеет ценить хлеб, не надо на них обижаться, в этом мы, дети войны, сами виноваты. Значит, не сумели объяснить.

В нашей стране хлеб – это символ жизни, хотя теперь есть и другие продукты питания, к хлебу всегда особое отношение: дорогих гостей встречают хлебом-солью, клятву дают с хлебом в руках. О хлебе сколько песен и стихов сложено, сколько картин нарисовано… Выше, ценнее хлеба не может быть ничего.