Шуруп для сепаратора

Из ворот торопливо вышла мама, неся большой подойник, покрытый белым платком. Села на низкую скамейку у плетня и заплакала.

- Сенсабитские (сельсоветские) люди забрали шуруп у сепарата, - сказала она, вытирая слёзы кончиком белого платка. - Приехал пулнаймучин (у нас так называли всех приезжающих из районного центра начальников – прим.авт.), говорят, он велел выполнять план не маслом, а только молоком. 

Заплакал и я. По-другому поддерживать маму в свои семь лет не мог. Польза от сдачи масла вместо молока в том, что тогда для себя остаётся жидкое, сепараторное молоко. Тогда можно варить молочный суп. И ещё. Если, поев лепёшки из семян лебеды, не запить хотя бы таким жидким молоком, еда выходит обратно – она же ядовитая. Не зря ни одна птица не клюёт семена лебеды.

На нашей улице сепаратор был только у одной тёти. Все ходили к ней, отдавая хозяйке сепараторную долю железным ковшом. Я сам видел, когда сепаратор готовили к работе, на тяжёлую сердцевину вставляют тонкие тарелочки и закрепляют сверху гайкой, которую у нас почему-то называют «шуруп». Вот без этого шурупа сепаратор не работает. Тогда вынуждены утром и вечером надои сдавать в молокоприёмный пункт.

Резьба у этой гайки особенная, мелкая, никакой другой – от трактора или сеялки – не заменишь. Но у нас есть парень – умелец, может тракторную гайку переделать. Люди идут к нему с просьбой: «Сынок, выручай, мы незаметно, ночью пропустим молоко». Узнав о такой хитрости, начальники предупредили его: «Если не перестанешь помогать недобросовестным старухам – твоя дорога в Сибирь». Этот парень, действительно, теперь в Сибири – он сам уехал. Как-то приезжал и рассказывал, что работает на военном заводе – в бригаде по заготовке сена для лошадей, мясом которых кормят собак, охраняющих заводскую территорию.

Я рукавом вытер слёзы и пошёл к своему другу Хайдару. Прямо у ворот крикнул:

- У тебя нет большой гайки для сепаратора?

Друг сразу понял:

- Нет! Для самоката даже не нашёл, вот проволокой замотал. Зачем это тебе?

- Я же говорю тебе, у сепаратора, куда мы ходим, опять забрали шуруп сенсабитские люди. Давай, назло им, сами найдём такую гайку. Во дворе кузницы, знаешь, сколько валяется ненужных гаек.

Только вышли на улицу, мама, заметив, что мы не собираемся расходиться по домам, начала ругаться:

- Идите быстрее домой! Спать пора. Мне утром рано на работу. Вон какие чёрные тучи идут, наверное, будет дождь.

Надо было как-то оправдаться.

- Хайдар и его родители сегодня «десятники», я ему буду помогать, - соврал я. Хайдар тоже сказал своей маме, что наша семья – «десятники», поэтому он будет помогать мне.

В нашей деревне часто вызывают в контору должников по налогам. Из десяти домов один по очереди дежурит как «десятник». Вызывают много раз, пока должник не явится в контору.

Как только добежали до забора колхозной кузницы, стали искать место, где обычно проникают пацаны. Вот одна доска плотного забора шатается. Удача! Как раз нет – кузнец на месте. Так он иногда после работы делает кому-нибудь заказы, зарабатывает деньги. Нас, пацанов, он к кузнице близко не подпускает, угрожает кузнечными щипцами «кое-что оторвать». Короче, мы его не любим. И в этот раз мы с Хайдаром только начали искать гайки среди разобранных на ремонт сеялок, тут, как чёрт из табакерки, появился он и стал орать:

- Что вы тут делаете, сукины дети? Молчите? Я вас сдам в совет (это он сенсабит так называет), языки вам и вашим родителям развяжут.

Начали оправдываться:

- Там собаки большие, мы испугались, - сказал Хайдар и нарочно громко заплакал. Я молчал, потому что несколько гаек успел взять в рот. Кузнец пощупал наши карманы и затолкал в старый склад. Дверь запер засовом.

Вдруг засверкала молния, совсем близко прогремел гром. Свет от молнии осветил наш «каземат» через большую дыру на крыше. Я обрадовался. Сказал Хайдару:

- Это хорошо, что тут закрыл, а не потащил в сенсабит. Он же не знает, чьи мы.

Пустую бочку из-под тракторной мази поставили под эту дыру, вылезли на крышу и прыгнули в густую крапиву позади склада. Было не больно – за много лет там накопилось столько крапивной соломы! Конечно, крапива ужалила, но мы к такому привыкшие. Домой вернулись через огороды, чтобы ни с кем не встретиться.

- Где так долго пропадал. Вывозился, не знаю как, – стала ругаться мама. - Не могу заснуть, такая погода.

Я улёгся в чулане и укрылся старой папиной фуфайкой. Быстро согрелся и заснул. Вдруг засверкала молния, прогремел гром. Дверь открылась, в чулан ворвался кузнец с раскаленными докрасна большими щипцами и кричит каким-то звериным голосом: «Вот сейчас я у тебя оторву!». Я не могу ни кричать, не пошевельнуться, чтобы убежать. Услышав мамин голос, проснулся. Оказывается, эти кошмары были только во сне.

- Твой друг давно встал и зашёл к тебе, вставай! Бери, вот наладила другие штанишки, вчерашние совсем вывел из строя.

- Знаешь, - сразу громко начал Хайдар. - Папа у Габбаса с соседней улицы был шофёром, на своей машине уехал на фронт. Говорят, погиб при взятии Берлина. У него, наверное, остались такие инструменты переделывать гайки.

Габбас был дома, точнее сказать, на крыше. Он сидел там и пел. У него теперь ни папы, ни мамы: папа не вернулся с фронта, на маму упала тяжёлая телега в поле. Он живёт у бабушки, но всё время сидит на крыше и поёт такие грустные песни, что многие плачут.

- Есть у меня такая штука, - сказал Габбас, радуясь нашему появлению. – Дайте-ка вашу гайку, сделаю сам, вы можете испортить.

Зажал нашу гайку в большие тисы, покрутил ключом туда-сюда и вручил мне горячую, как из печи, гайку. Я чуть не бросил её на землю. Хотя у Габбаса было много интересных железок, мы не стали долго задерживаться. Желая быстрее порадовать мам, прибежали домой. А там, у наших ворот, собрались люди. У меня враз заболели живот и сердце. Смотрю, там нет ни моей, ни Хайдара мамы. Думаю, это или корову нашу забрали за долги по сдаче молока (недавно приходили из конторы к нам домой – предупреждали), или кто-то умер…

- Твою маму и маму Хайдала вызвали в сенсабит, - сказала соседская девочка, пока не научившаяся выговаривать букву «р».

Мы побежали, как на пожар, в ту сторону, где контора. Наши мамы стояли у крыльца.

- Где же были вы поздно вечером? - спросила мама, вытирая слёзы краем платка, и стараясь быть спокойнее. - Прости Аллах, дети не хотели делать ничего плохого. «Десятниками» на этой улице были же другие люди.

Оказывается, много раз вызывали ночью тётю Санию в контору за долги. Она жила одна, платить у неё нечем было. У неё заболело сердце, и она умерла.

- Нет, мы не были «десятниками», играли в другом месте, – сказав это, я задумался, что же придумать, чтобы не выдать секрет с гайками. Стоял и смотрел на блестящие сапоги сенсабитского начальника и на свои босые ноги, они были уже грязные – пока бежали сюда, мы лужи не обходили. Хайдар-выдумщик выручил – так сильно стукнул мне кулаком в грудь и крикнул:

 - Я сказал тебе, у того дедушки яблоки не вкусные. А ты: «Давай попробуем»! Всё равно не попали – там колючая проволока. Я с тобой больше не буду играть.

Я, правда, видел как-то эти мелкие красные яблоки, но никакого разговора не было их трогать.

Дядя-начальник, у которого сапоги скрипят, прогнал нас с мамами нехорошими словами. Ещё не дошли до дома, как я достал из кармана гайку и словно человек, нашедший кусочек золота, раскрыл перед мамой ладонь.

- Мама, ты только никому не говори, мы с Хайдаром и в самом деле не были «десятниками» и не ходили к дедушкиному саду. Мы сделали шуруп-гайку для сепаратора. Не украли мы её, просто взяли старую и переделали резьбу.

Мама крепко обняла меня и, наверно, от радости, опять заплакала. Сказала:

 - Золотой ты мой! Оба вы молодцы.

Почему-то и у меня навернулись слёзы. Мы с Хайдаром ещё немного постояли и, громко засмеявшись, побежали по своим делам.