Добрая душа

Он глянул в сторону Стешкиного дома, где уже рано горели окошки светом, и прошептал: 

- Те, Стеш, ничего не стоило понять меня, одинокого, больного, старого. Вот и поняла бы, а я те за это понятие, хошь вон забор бы поправил. 

Дед Петро глянул на крышу и громче добавил:

- Крыша нет, не по мне, а вот крылечко поправил бы. 

Он встал, выпрямил спину, насколько смог, и крикнул по направлению Стешкиных окошек:

- Так что, уговорились? 

Собака, лежавшая рядом, отчего-то залаяла и, поднявшись, стала передними лапами землю рыть.

- Чего ты, Барин, аль гостей зазываешь? 

Дед снова повернул голову к улице, как вдруг его лицо чуть не столкнулось с лицом соседки – Стешки. 

- Ты что, Петро, кричал? Мне, что ли, или показалось? 

Её лицо уже не выражало тех эмоций, которые были давеча, когда она прям-таки грызла дядьку словами, обзывая его старым алкашом. И вот он стоял пред нею, а её глаза будто бы впервые видели его, впервые ощутили жалость к его старости, одиночеству. И она уже сама грызла себя мысленно словами: «Как я могла обидеть старика? Тётка Глаша всегда вступалась за него, а я...» 

Она вспоминала семью дядьки Петра, его жену – добрейшую женщину, его сыновей, разлетевшихся по белу свету. И представила его одного в доме, в его жизни, когда и пожалиться-то ему некому, окромя, может, её самой. Её, которая отказала ему в малом, в опохмеле. Хотя видела его состояние. И сейчас она стояла и не знала, какие слова подобрать, чтобы он простил.

- Петро, тебя мой Степан зовёт, как раз и ужин готов, да и то да сё. 

Дядька Петро слушал, слышал каждое слово и потихоньку прощал соседку. И когда та уже, чуть не плача, сказала:

- Всяко ведь бывает, Петро, я же тоже женщина с характером, куда-ж его подевать, характер-то. А мы соседи, Петро, соседи. 

И уж после этих слов его охватило прощение, и он заговорил:

- Стеша, а то разве я не понимаю себя, эту мою заразу, которая унижает меня кажный раз. Я ж кажный раз после этого утром ругаю себя. Готов прям-таки по мордам себя лупцевать. Пойму, держусь, а потом снова срываюсь, - дядька Петро кашлял в кулак, вытирал сухие слёзы. - Во, допился, слёз и тех нет, а душа, Стеша, она плачет.

В это время за калитку вышел Стешкин Степан и махнул рукой:

- У вас там что, совещание, али как? Идите, щи остыли, самогон выветрился.

Дядька Петро взмахнул руками:

- Да куда мне, Стёп, только про это говорили.

Он искоса глянул на соседку:

- Или чуток можно, а, Стеша?..

Соседка крикнула мужу:

- Степан, ты в подполе там пошукай чего.

И они пошли. Дядька Петро крикнул своему охраннику Барину: «Сиди, значит, и жди меня. Или нет, чего охранять-то, где ты воров-то видел». И уже дойдя до калитки, сказал тихо Стешке:

- Нас голыми руками, Стеш, не возьмëшь, вот ей-ей, не ухватишь. Ну а ежели чего, то я и первый, может, встану в первые ряды, понимаешь? И тогда, - он махнул куда-то вдаль кулаком, - тогда будет им казаться земля с горошину...