На покос в Алмаз

- Спасибо, родная, кормилица, вот хлебушко с солью, ешь. Какая молодец, а сейчас пойдём, подружки твои уже пошли, ждут тебя, пойдём, - говорила хозяйка, провожая корову.

За воротами слышалось: «Эй, пошли» – очевидно, голос пастуха.

- Ну, Лиза, как договорились с вечера, ты с Леной остаёшься дома, а мы все пойдём на покос. Сегодня воскресенье, управимся, пожалуй, без тебя, – донёсся с крыльца голос тестя.

Проснувшись поутру, почти все направились к водоёму. Провели небольшую шуточную физзарядку, умылись, вернулись к скамейке-лавочке. Мужики курили. Подошёл, улыбаясь, Виктор.

- Тебе тяжело? – спросил Андрей.

- Да нет, как всегда, терпимо, а что?

- По-моему, ты не сомкнул глаз, уж очень песня тебе нравится, ещё в два часа ночи слышно было: «...комсомольское сердце пробито».

- Завтракать! – донеслась команда из дома.

Дружно все позавтракали и вскоре стояли у ворот, ожидая выезда машины. Андрей выгнал «москвич», уложил в багажник всё съестное, установил канистру с квасом и попросил:

- Занимать места согласно возрасту. Папа, садись вперёд. Алексей, Фаина, Нина, Виктор, постарайтесь сесть на заднее сиденье, чем плотнее, тем лучше. Вы мужики жилистые, лишнего веса в вас нет, вот и хорошо. Любаша, садись на колени. Ну и как? Вроде все? Конечно, как селёдки в банке, но в тесноте, да не в обиде. Значит, Надя с Леной остаются помогать бабушке, это молодцы.

- Папа, ты долго нас усаживаешь, дядя Коля с Серёжей вон уже где, – показывая пальцем, проговорила Люба.

И видно было вдалеке за мостом через Атерь на подъёме человека, ведущего велосипед, а рядом передвигающееся белое пятно.

- Успеем, не беспокойся, как-никак мы на технике, – ответил Андрей, садясь за руль. – Любаша, подведи итог, сколько нас, что-то машина сильно присела.

- Благо гаишников здесь нет, могли бы наказать, – проговорил Алексей.

- Папа, нас семь человек в такой маленькой машинке, ей уже тяжело, – кричала дочь.

- Запевай! – скомандовал Андрей.

«Москвич» плавно тронулся, выехал на тракт и взял курс на Аскино. Провожающие Надя, Лена и Елизавета Емельяновна стояли у обочины, махая руками, пока «москвич» не растворился в клубах пыли.

- «Куда бежишь, тропинка милая?» – затянула песню Нина.

Её тут же поддержали попутчики. Песня разливалась над просторами красивейшего пейзажа. Дорога просматривалась далеко, она вилась лентой то вправо, то влево, то поднимаясь вверх, то опускаясь во множество логов. По левую сторону дороги были поля, а справа далеко виднелась извивающаяся река Атерь, поймы, луга и дремучий лес вдали.

- По Атери я в молодости несколько раз на плоту до Щучьего Озера доплывал из Лидовки, – перебивая песню, сказал отец. – Вон там, видите криулину? – показал протянутой рукой. – У неё полдня проспал. А дело было так. Отплыл я от берега, дальше течением понесло хорошо. Плот у нас называли коротни, это связанные верёвкой, с торца прибитые доской просохшие дерева, штук десять – в зависимости от толщины, этак по четыре в длину. Для удобства набросал соломы, а управлял жердью. Плыву... Где прибьёт к берегу, зацепит, я оттолкнусь жердью и дальше плыву. Солнышко поднялось сажени на две, часов тогда у меня не было, время примерно определяли.

- Две сажени, это сколько же? – спросил Алексей.

- Примерно восемь, полдевятого.

- Во даёт дед, надо же, саженью измеряет минуты, – удивился Алексей.

- Так слушай дальше. Несёт коротни течением, я лежу на соломе довольный, ну и задремал. Проснулся от боли, рёбра отлежал, лежал-то на животе, аж от удовольствия слюна вытекла. Смотрю, солнышко уже низко, а коротни стоят, зацепившись на этой криулине. Вот такая история, – завершил свой рассказ Порфирий Дмитриевич.

С разговорами да песнями проехали село Алмаз. Круто свернули влево, и полевой дорогой «москвич» покатился в лес. Покружив мимо древних огромных сосен, елей, заболоченных низин, машина наконец вышла на поляну, где у стога сена под навесом сидели Николай с Сергеем. Рядом лежала собака, охранявшая скарб деда.

- Вот и приехали, – кряхтя проговорил, вылезая, Порфирий Дмитриевич.

- Тихо вы, не разбудите Виктора, он ночь пропел, а сейчас спит, догоняя упущенные сны, – пошутил Алексей, выбираясь из туго набитой машины.

Вскоре поляна ожила. Веселье, шум, детский смех раздавались на весь лес.

- С чего начнём? – спросил Андрей тестя.

- Пожалуй, сначала сделаем небольшие копёшки, а потом соберём их в большие копны, – ответил тесть, держа в руках клок сухой травы, определяя влажность сена.

- Алексей, ты докоси вчерашние закоулки, Николай тебе поможет. Нина, назначаю тебя коком-поварихой, камбуз за тобой, Сергей и Люба тебе в помощники. Остальные со мной, – распорядился глава семьи.

Работа закипела. Имеющееся сено на поляне быстро собрали. Андрей с Виктором носили сено в копну, которую утаптывал отец, укладывая вокруг жерди, воткнутой в землю, и привязанных к ней полутораметровых палок, образующих пустоту внутри, для проветривания, что сохраняет от загнивания сено. Под навесом горел костёр, над ним висели два ведра, в которых Нина что-то варила. Алексей с Николаем носили накошенную откуда-то траву. Фаина раскладывала её аккуратно вилами для просушки.

- Что-то вы сегодня без перекура, – завершая вторую большую копну, кричал отец сверху Алексею.

- Мы же, папа, с сырой травой возимся, курим на ходу, да и далеко от вас, – ответил зять.

Раздалась команда: «На обед!»

Это кричали Сергей и Люба. Потихоньку стали подтягиваться. Вскоре все работяги лежали на земле вокруг стола. Ели с аппетитом, почти молча.

Плотно пообедав, мужики развалились курить в тени под сосной. Нина с ребятами убирали со стола. Фаина, собрав всю посуду, пошла мыть к болотцу, находящемуся рядом. Отец, лёжа на спине, подложив одну руку под голову, рассказывал:

- В позапрошлом году погода на сенокос стояла паршивая. Дожди льют и льют, сколько накосишь, вытащишь из кустов, разложишь на поляне, и с утра вроде бы поддует, а с обеда заморосит. И так почти всё лето.

- Всё же как-то запаслись кормом? Корову не ликвидировали? – спросил Алексей.

- Коровы лишаться нам никак нельзя, это наша кормилица. Она в войну нас выручила, только благодаря ей наша семья осталась жива. Я тогда был на фронте. Семья жила на Первомайской улице. Лиза работала в военведе, они веяли зерно по двенадцать часов, загружали вагоны. Тогда им крепко доставалось. Отработает, бывало, доползёт до дома, а там ребятишки голодные сидят. Сварит какой-нибудь болтушки, покормит, сама поест, если останется. Возьмёт старших Нину, Фаину, Виктора, Анатолия и бегут в лес. Хорошо, лес рядом. Нарвут листьев по мешку, наломают веток по охапке и домой. Поспит, не поспит – и опять на работу. Вот так старались сохранить корову, заготовляя корм. А в это пакостное лето, про которое я говорил, мы заготовили сено, можно считать, траву. Складывая в копны, я старался больше оставлять пустоты в них, а сено, коль оно влажное, посыпали солью. Так и обошлись, – переворачиваясь на живот, продолжал дед. – В то лето я остался ночевать в лесу, из-за такой погоды покоя дома не было. А здесь чуть выглянет солнышко или установится погода, я кошу. Так вот, шалаш тогда был подходящим. Помню, натаскался, устал как чёрт, попил чаю и залёг спать. Ночью чувствую, кто-то меня за сапог кусает. А сапоги я не снимал, мало ли, вдруг придётся быстро одеваться.

- Что дальше? Кто кусал? – не выдержал Алексей. – Собака? Да?

- Ха-ха-ха, – расхохотался Николай, – да собака, этот Утюг – на него наступишь, он не проснётся, его палкой надо будить. И здесь, в лесу, он из шалаша не вылазит, если вылезет, то на шаг не отойдёт, будет под ногами крутиться.

- Значит, лежу, – продолжал отец, – чувствую, кто-то носки сапог кусает. Я отвёл на себя ногу и резко толкнул, почувствовал, что-то шмякнулось, и услышал такой нежный писк... Меня как будто чем-то подбросило, я тут же выскочил из шалаша, и вижу, лисёнок убегает в кусты.

- Интересно, что он нашёл в твоих сапогах? – спросил Алексей.

- Не знаю, просто несмышлёныш, – ответил дед.

- Да в лесу было сыро, ему надоело бегать босиком, вот он и решился на подвиг, хотел снять с тебя сапоги, чтоб зверей удивить, – затягиваясь сигаретой, проговорил Николай.

Все расхохотались. Так со смехом вперемежку шло время.