Фрося прибилась к нашему (теперь уже отошедшему в мир иной) жителю. Так здесь и живёт, имея чудесный, добрый и преданный характер. Мы её любим и кормим. Но я не про неё хочу рассказать, а про Яшу, про его отношение к ней.
- Фрося, Фрося, Фрося, - зовёт соседка покормить их и, разложив на две посудины, ждёт. И вот бегут. Фрося немного вперевалочку, а Яша по-молодецки резво. Но подбежав первым, он не набрасывается на еду, а сидит и ждёт её, которая, обнюхав еду и скушав своё, решает и его посуду опустошить. «Да ничего, - бурчит Яша, - я чего-нибудь найду, меня другие покормят. Подходит и лижет ей мордочку, как бы говоря: - «Ну, поела и хорошо!»
«Ну, дела, - думаю я, глядя на такую любовь, - ведь у людей такое не встретишь». И ищу момента, когда его пассия убежит по «делам». Свистну в окошко, и он, зная, что это я, бежит. Оглянувшись на улицу и, видя, что Фроси нет, может себе позволить съесть всё. А уж когда они вдвоём, и я, забыв про её себялюбие и Яше-любие, положу в одну миску двойную порцию, тут уж Фрося на бегу лает, как бы говоря: «И не подходите никто». И он не подходит, сидит мирно и ждёт, пока насытится она, его королева. «Ох, эта любовь. И куда от неё деться», - думаю я и жалею Яшу – простофилю-ю-ю!
Мои дети приехали, и я в суете, такой приятной, такой радостной. Готовка, обед. А это косточки-остаточки. Открыв окно, я, как всегда, свистнула потихоньку, и появился он – Яша.
- На, - шепчу я ему, - ешь пока нет Фроси.
Но он сидит, нюхает косточку и оглядывается по сторонам.
- Ну, что же ты, Яша, кушай, - шепчу я с нетерпением и желанием его накормить.
«Спасибо, - отвечает его взгляд, - спасибо и пойми. Вот ты в семье, и я ведь тоже, и у меня Семь-Я. Это конечно: ты, бабушка, дед, Дружок, соседи и она, моя Фрося. Так что, не обижайся, пойду, поищу её».
И схватив зубами косточку, он побежал к ней. К королеве, к принцессе своей души. А я так и стояла долго у окна и думала: «Собаки, семья. Это Семь Я. Для всех?»
Вечер в деревне. Идём гулять с соседкой и нашими друзьями меньшими – это Яша и Дружок. Они бегут впереди нас, играя. Ведём беседу о хлебе насущном. Дошли до пересечения дорог и свернули. Дела огородные, дети и их судьбы – такие разговоры, как и мысли об этом, наверное, у каждой мамы, бабушки. И вдруг Яша, пропавший из нашего вида, подбежал к нам и забухтел только ему присущим бухтением. Поднятая шерсть на загривке и волнение в его голосе передалось и нам.
- Что-то случилось, - поняла моя подруга, и мы, оглянувшись, увидели двух огромных собак с другой улицы, поджидавших, видно, наших для выяснения отношений.
- Вы идите, бабушки, а мне придётся идти, - бухтел Яша с дрожью в голосе. - Не могу же сбежать, что тогда вы про меня подумаете.
- О-о-ой, - охнула я, - надо искать палку и разогнать их.
- Нет, - ответила подруга. - Палка – это сигнал к войне, сигнал к действию, а нам этого не надо!
И спокойным голосом она стала выговаривать пришельцам:
- Тиша, ну, что пришёл, мы тебя не трогаем, и, когда вы прибегаете на нашу улицу, не обижаем, идите к себе, и мы пойдём.
Собаки, готовые было начать выяснять свои отношения, услышав такой спокойный и уважительный голос, остановились, опустили поднятую шерсть – знак недовольства и стали нюхать друг друга, выказывая перемирие. А потом убежали восвояси. И наши тоже весело пронеслись мимо нас, играя. «Мир», - как бы кричали они. «Мир», - подумала я, обнимая подругу.
- Ты гений, - сказала я ей, - большая!
«Да-а-а, - снова подумала я, - всё, как и в жизни каждого. Не махать палкой, а вести мирно диалог. Люблю вас, друзья наши меньшие. И тебя, гения!»