Вот и приходилось Коту ухитряться, находить заначку, спрятанную от кого угодно, но не от Кота. Кот, как бы проходя мимо, втягивал носиком воздух, и ему, как на экране, отображались все эти заначки. То бишь куриная косточка, жилки от мяса, шкурки от колбасы... Он в уме определял их нужность для себя и, оглядев набитым взглядом улицу, кустики и крыши, решался на марш-бросок. Кот стрелой мчался к месту заначки и, если удавалось, хватал её и мчался в свой дом...
Только эти Дымки и Черныши были отнюдь не так просты, они тоже научены горьким опытом их деревенской жизни, да что там деревенской, просто – Жизнью. Они тоже сидели в засаде и охраняли заначку от того же Кота, зная его и его одинокое существование.
Так и в этот раз. Было всё, как всегда, – проход по улице, вдыхание запаха, картинка возлежащих в заначках припасов и быстрое решение – брать. Кот ринулся, схватил, но... его самого схватили и закричали: «Ты, чо ли, положил-то?»
Чьи-то, конечно же, злые лапки схватили его, терзали, зубы кусали. Визг стоял на всю деревню: «Ах ты, шельма котовская!», – и другие непотребные слова.
Кот от такого напора, от таких неблагородных слов и укусов, рвания шёрстки и прочего телобиения обиделся и только ответил: «Эх, мельчают коты, мельчают, вот я помню в те кубыть времена...». Он отдал схваченную им заначку Чернышу и попросил прощения, а потом добавил грустно: «Я бы…, мы бы…, ни…ни…никогда, если бы бабушка приехала»...
Слеза скатилась из его левого глаза и застряла в уголке голодного рта... Понуро, волоча жалобно хвост, Кот побрёл домой, в этот холодный и заброшенный дом, ожидающий хозяйку, без которой жизнь – не жизнь, без которой царапины на загривке и на ушках и слёзы в глазах.
А Черныш от накатившей вдруг жалости сел и тоже вспомнил время одиночества, когда так же маялся, и когда небо казалось с горошинку – и заплакал, он так растеребил себе душу, так раскричался и размяукался, что его хозяйка, подумав, что он сильно голоден, принесла ему похлёбку в тарелочке.
Недолго думая, Черныш схватил зубами эту тарелку и понёс Коту, на, мол, ешь, горемычный и, если чё, то приходи, поделюсь.
И с этих пор они стали дружить, вместе, забравшись на крышу, пели тихонько песни и ждали хозяйку Кота, глядя на дорогу, ведущую к автобусу. А Домовой сидел за печкой и писал свои заметки жизни: «Помнится, Вы, дорогая баушка, говорили: приеду весной, так и ждите. Так ведь и ждём, ждём, дорогая наша». Потом он отложил свой карандаш, покушал похлёбку дружбы и заснул, и ему снилась баушка, её тихий и ласковый голос, вкусные пирожки и кашка... «Приеду, милые, - шептала она, - приеду-у-у!»